Журнал о кино

Начала читать «Обитаемый остров» Стругацких – так, интереса для, потому как фантастику не очень люблю, книжку еще ни разу не читала, и кино только чуточку видела, одно начало… Не факт, что дочитаю до конца, но книжка неслабая. Даже какая-то… мистически-узнаваемая? Некоторые фразы наводят на мысли, что написано все это было не сорок с гаком лет назад, а описано непосредственно то, что люди сейчас видят вокруг себя – от видов из окна до сцен в поезде, не говоря уж про описания персонажей… Грязные хмурые люди с плохими зубами – никого не напоминают? Нет? Да вот же – среднестатистические, обычные, по улицам ходят… Неудивительно, что мощный, здоровый, красивый и приветливый главный герой – явный выходец из бодрых советских 60-х, этакий комсомолец и спортсмен, кажется неестественным на сиром-убогом фоне инопланетных, мрачных и нездоровых, лиц… точно так же, как и кукольно-красивый актер из фильма, Василий Степанов, на фоне прочих, «умышленно – подпорченных» актеров… Собственно, из – за «дурацкой» по нынешним временам, сияющей улыбки и загламуренной внешности этого махрового «славянина в глазури», из-за этого супер-сказочного Иванушки или Емелюшки, визуально, благодаря стараниям гримеров, воплотившего в себе все новейшие достижения медицины и косметологии, кино на первый взгляд кажется нереальным, неестественным, и это несмотря даже на изначально фантастический сюжет… Мол, даже в фантастическом кино не бывает таких красавцев пластмассовых, металло - керамических, меллированных, силиконовых, нечего нам тут фуфло толкать! Вспенилась вся наша серо-буро- пошкарябанная общественность супротив врага лютого, голливудски ухмыляющегося, вцепилась в латексное горло черными зубишшами… Проще говоря – ни за что ни про что напугали и обидели бедного мальчишку Васю Степанова, который не виноват, что сыграл в кино только того, кого писатели – фантасты описали еще тогда, когда папа Васин под стол пешком бегал!
Потому что именно таким – красивым, белозубым и добродушным – мог бы быть парень из бодрых советских 60-х, таких тогда толпы по улицам бегали, на стройки вербовались да в геологические партии, «за туманом и за запахом тайги»… И если бы такое «диво дивное» попало бы в наш «Саракш» образца 2010 – оно было бы нами воспринято, как нечто невероятное, ненастоящее и неестественное, если не пугающее, то уж точно фальшивое… потому как от настоящих здоровых людей мы уже поотвыкли (а некоторые их и вообще в глаза не видели!)… И думаю, что, попади кто-нибудь из нас, современных, в прошлое, то и мы не остались бы в долгу: по первому разряду напугали бы жителей тех времен – своими серыми лицами, угрюмыми взглядами и беспричинной агрессией…
… Вот потому и настораживает эта книжная мистика: в каких страшных снах братьям Стругацким приснилась наша современность – с точностью до запятой, до точечки, до нейтрона, до атома? Уж не шастали ли они тайно, из 1968-го в 1986, 1991, 1993, 1995, 2000 .., .., .., 2010? Посмотрели, как мы тут маемся, и в книжку записали, а год для отмазки придумали 2100 – какой-то… Чтоб зараньше современников своих счастливых, строящих коммунизм, не напугать: две тыщи стокакой-то – он еще когдааа бууудет, а девяностые – двухтысячные – так вот же они, в 30-40 годах ходу, до них дожить ничего не стоит! А страшно – то доживать до такого… Хорошо, что не поверили современники мрачным фантазерам – писателям… а то и стройки бы свои коммунистические позабросили, и в гробы живьем бы поукладывались…
P.S. Но кто-то писателям все-таки поверил! Потому что сорок лет направлял жизненное русло планеты Земля точно по описанному сценарию…

« … Душный мир. Неблагоприятный, болезненный мир. Весь он какой-то
неуютный и тоскливый, как то казенное помещение, где люди со светлыми
пуговицами и плохими зубами вдруг ни с того, ни с сего принялись вопить,
надсаживаясь до хрипа, и Гай, такой симпатичный, красивый парень,
совершенно неожиданно принялся избивать в кровь рыжебородого Зефа, а тот
даже не сопротивлялся... Неблагополучный мир... Радиоактивная река,
нелепый железный дракон, грязный воздух и неопрятные пассажиры в неуклюжей
трехэтажной металлической коробке на колесах, испускающей сизые угарные
дымы... и еще одна дикая сцена - в вагоне, когда какие-то грубые, воняющие
почему-то сивушными маслами люди довели хохотом и жестами до слез пожилую
женщину, и никто за нее не заступился, вагон набит битком, но все смотрят
в сторону, и только Гай вдруг вскочил, бледный от злости, а может быть от
страха, и что-то крикнул им, и они убрались... Очень много злости, очень
много страха, очень много раздражения... Они все здесь раздражены и
подавлены, то раздражены, то подавлены. Гай, явно же добрый симпатичный
человек, иногда вдруг приходил в необъяснимую ярость, принимался бешено
ссориться с соседями по купе, глядел на меня зверем, а потом так же
внезапно впадал в глубокую прострацию. И все в вагоне вели себя не лучше.
Часами они сидели и лежали вполне мирно, негромко беседуя, даже
пересмеиваясь, и вдруг кто-нибудь начинал сварливо ворчать на соседа,
сосед нервно огрызался, окружающие вместо того, чтобы успокоить их,
ввязывались в ссору, скандал ширился, захватывал весь вагон, и вот уже все
орут друг на друга, грозятся, толкаются, и кто-то лезет через головы,
размахивая кулаками, и кого-то держат за шиворот, во весь голос плачут
детишки, им раздраженно обрывают уши, а потом все постепенно стихает, все дуются друг на друга, разговаривают нехотя, отворачиваются... а иногда
скандал превращается в нечто совершенно уж непристойное: глаза вылезают из орбит, лица идут красными пятнами, голоса поднимаются до истошного визга, и кто-то истерически хохочет, кто-то поет, кто-то молится, воздев над головой трясущиеся руки... Сумасшедший дом... А мимо окон меланхолично проплывают безрадостные серые поля, закопченные станции, убогие поселки, какие-то неубранные развалины, и тощие оборванные женщины провожают поезд запавшими тоскливыми глазами...»

" ... В мокрых людях не было совершенно ничего опасного, он прошел
мимо них, мимо этих сутулых, длиннолицых, озябших, заснувших руки глубоко
в карманы, притоптывающих, чтобы согреться, жалких, отравленных
наркотиком, и они как будто даже не заметили его с Радой, даже не подняли
глаз, хотя он прошел так близко, что слышал их нездоровое, неровное
дыхание. Он думал, что Рада хоть теперь успокоится, они были уже под
аркой, и вдруг впереди, как из-под земли, будто отделившись от желтых
стен, появились и встали поперек дороги еще четверо, таких же мокрых и
жалких, но один из них был с длинной толстой тростью, и Максим узнал его.
Под облупленным куполом нелепой арки болталась на сквозняке голая
лампочка, стены были покрыты плесенью и трещинами, под ногами был
растрескавшийся грязный цемент с грязными следами многих ног и
автомобильных шин. Позади гулко затопали, Максим оглянулся - те четверо
догоняли, прерывисто и неровно дыша, не вынимая рук из карманов,
выплевывая на бегу свои отвратительные наркотические палочки... Рада
сдавленно вскрикнула, отпустила его руку, и вдруг стало тесно... "